Современный танец - это современное мышление
На пресс-конференции, открывавшей в Екатеринбурге Первый фестиваль современного танца "На грани", вероятно, у многих вертелась мысль: а не поздно ли взялись за организацию, ведь, похоже, движение contemporary dance растеряло былой азарт. И россыпи "Золотых Масок" не столь обильны, да и некоторые имена уже не ассоциируются со столицей Урала.
Однако всего лишь неделю спустя стало ясно, что слухи о "нездоровье" современного танца сильно преувеличены. Доказательством стал и сам фестиваль, и объявленные под его занавес номинации на "Золотую Маску" ("Эксцентрик-балет Сергея Смирнова" и "Киплинги"). Возвращение ли это к былым позициям или лебединая песня contemporary dance, помогала выяснить арт-директор фестиваля "На грани", музыкальный и театральный критик Лариса Барыкина.
Алексей Еньшин. Название фестиваля - "На грани" - оказалось богато на вторые и даже третьи смыслы, как вы пришли к этой формулировке?
Лариса Барыкина. Она мне практически приснилась. Ведь как назвать, так и поплывет. Хотелось, чтобы не было плоско и однозначно. В названии - и местоположение: на границе Европы и Азии, и постоянное жанровое пограничье современного танца. Ну и, наконец (что скрывать), в России этот жанр всегда существовал на грани выживания. Предполагала, что журналисты вывернут его наизнанку, что-нибудь вроде "за гранью", но как-то обошлось.
А. Е. Сейчас уже можно говорить о каких-то итогах?
Л. Б. Фестиваль заставил всех встряхнуться. Каждый из организаторов преследовал свои цели. "Альянс Франсез" планировал провести фестиваль-платформу, а уж что там выберут наши гости - вопрос десятый. Театр музкомедии открыл для себя новую публику. Вообще, директор театра Михаил Сафронов - удивительный человек, ему до всего есть дело, он хочет - "всегда, все и везде"! Если бы не его увлеченность и профессионализм его команды, вряд ли что состоялось бы. Я же, став арт-директором, получила возможность "перейти от слов к делу". И фестиваль оказался мощнее, чем все мы могли предполагать. Мы не стали загонять всех в прокрустово ложе определенной концепции, как это происходит на других фестивалях. В России требовать четких стилевых разграничений от "танцевального люда" вообще нельзя! Единственный вариант практически для всех - делать авторский театр, если есть талант и силы. У нас современный танец, может, потому и застопорился, что критика и отборщики фестивалей ставят ему ограничительные флажки: вот это contemporary, а это "пляски", это можно, а этого нельзя! Вот неофиты и начинают приспосабливаться, угождать, пытаясь "попасть в формат". В результате - теряют себя. Фестиваль "На грани" продемонстрировал полную свободу, жанровое и стилевое разнообразие: и contemporary, и современная хореография, и театр танца, и танц-пантомима. И не было ощущения жуткой депрессивности, которое иногда возникает, скажем, на фестивале "Цех". Хотя там ведь очень строги в смысле отбора. Нам хотелось как-то подемократичнее. А главное, что вдруг исчезло ощущение беспросветного кризиса, о котором только ленивый не написал.
А. Е. Если все-таки нельзя сказать, что современный танец на Урале переживает кризис, то откуда взялось ощущение, что "праздник на нашей улице" кончился?
Л. Б. На круглом столе "Российский современный танец: 20 лет спустя", который завершал фестиваль, мы с коллегами по критическому цеху, с представителями танцевальных компаний попытались проанализировать знаменательный период, начавшийся в конце 1980-х годов. Тогда еще не было понятия "contemporary dance" и Екатеринбург никто столицей современного танца не называл. Просто началось формирование коллективов, которые подчас даже не знали, куда им плыть, но точно знали, что это не классический балет. На рубеже веков это движение пережило подъем: "Золотая Маска" признала современный танец отдельным видом искусства, взлетели "Провинциальные танцы", пермский театр Евгения Панфилова получил статус государственного, в Екатеринбурге открылся первый в стране факультет современного танца в Гуманитарном Университете, возникло российское объединение театров танца. Но все эти успехи были достигнуты благодаря личной инициативе лидеров первого, "героического поколения". И если появилось в последнее время ощущение кризиса, то исключительно потому, что запал этих людей на исходе, на голом энтузиазме существовать уже невозможно. К этому фестивалю и к этой условной дате - 20 лет - мы пришли с потерями, в том числе и человеческими: кто-то уехал, кто-то ушел в педагогику, кто-то занялся шоу-бизнесом, "иных уж нет, а те - далече". Кому-то, как Сергею Смирнову, повезло, и его "Эксцентрик-балет" попал под крыло государственной Музкомедии. Но в большинстве случаев коллективы contemporary dance существуют без всякой поддержки, в прямом смысле - на грани.
А. Е. Видимо, должно быть какое-то встречное движение со стороны государственных институций... Сейчас много говорят о проектном методе финансирования?
Л. Б. Отношение к современному танцу, как и ко всему современному искусству, у нас в стране по-прежнему подозрительное: маргиналы-неформалы, андеграунд. А надо, чтобы возникли такие площадки, как, например, Tanzhaus (Дом Танца) в Дюссельдорфе. Несколько залов, классы, репетиционная база, постановочная инфраструктура. Проекты, фестивали. Спектакли готовят самые разные хореографы, происходят показы, резиденции - возникает бульон, в котором что-то может свариться. Опыт изучения исторической практики разных стран подсказывает, что без государственного отношения ничего не будет. В Англии, во Франции так было. Умные головы поняли, что надо провести четкую грань между искусством и развлечением: были созданы специальные комитеты, изданы законодательные акты, возникла мощная грантовая поддержка. У нас пока все пущено на самотек.
А. Е. Была ли реакция властей, готовы ли они оказать фестивалю помощь?
Л. Б. Пока они выразили только моральную поддержку. СТД, конечно, поучаствовал, и центральный, и Свердловское отделение, включая Дом актера.
А. Е. Планируется ли следующий фестиваль и когда?
Л. Б. Мне кажется, он должен иметь продолжение, хорошо бы как бьеннале. Судя по переполненному зрительному залу, фестиваль может иметь успех. Многие увидели, что проект жизнеспособен, что зритель contemporary dance у нас есть. Если же не получим финансовой поддержки, то будут проблемы с "хедлайнерами". "Провинциальные танцы", "Балет Евгения Панфилова", "Челябинский театр Ольги Пона", "Эксцентрик-балет" - у этих театров достаточно высокие гонорары, они согласились выступать бесплатно только в пилотном проекте. Можно ввести конкурсную программу, для участия в которой желающие будут делать взносы. Однако не хотелось бы состязаний, жюри, ажиотажа...
А. Е. Все-таки если помечтать?
Л. Б. В идеале фестиваль мне видится так: лучшие спектакли российских групп экстра-класса, желательно мировые премьеры, показ (может, и конкурсный) проектов молодых хореографов плюс одна-две компании из-за рубежа. Ну, и прочая начинка: мастер-классы, фильмы, дискуссии. И не обязательно только большие работы. Спектакль, конечно, высшая форма, но не все работы дозревают до этого уровня, есть что-то среднее между мастер-классом, показом, импровизацией.
А. Е. Кстати, на фестивале были такие спектакли - растянутые по времени этюды...
Л. Б. Или несколько сшитых на живую нитку. У нас в современном танце уже научились говорить, уже овладели языком тела, выучили "слова", но смысл в них вкладывают отнюдь не все. В искусстве современного танца успеха добивается человек, которому есть что сказать. В балете за исполнителя все расписали либреттист, композитор и хореограф. В современном танце на сцене сразу видно, представляет ли собой что-то человек или он пустой, как вылущенный орех.
А. Е. Почему восприятие этого искусства не всем представляется простым?
Л. Б. Современный танец - это не хореографическая интерпретация какого-либо канона, сюжетного или музыкального, это текст от автора. Он тоже должен развиваться драматургически: должна быть отправная точка, кульминация, финал, но вне слов, от излишней вербализации, нарратива он становится примитивным. Подтекст должен ощущаться на эмоциональном уровне, зритель участвует в процессе дешифровки. Этот вид искусства требует особого напряжения - интеллектуального, эмоционального.
А. Е. Известный французский танцовщик Рашид Урамдан, проводивший на фестивале мастер-класс, рассказал о большой социальной направленности работ французских коллективов...
Л. Б. Современный танец во Франции - дитя весны 1968 года. С одной стороны, выражение нонконформизма поколения молодых, сексуальной революции, воздух свободы, смешанный с ароматами марихуаны. И испуг их буржуазных родителей перед тем, что эта неуправляемая масса может сделать. Поэтому возникли и развились государственные программы, обращающие внимание на молодежную культуру, на все, что интересно молодым. Скажем, сегодня у них очень популярен хип-хоп, на его основе делаются целые спектакли!
А. Е. А вообще социальная направленность и эстетическая составляющая совместимы?
Л. Б. Еще как. Есть труппа CanDoCo из Великобритании, где танцуют обычные танцовщики и инвалиды. Ее основала Селеста Дандекер, получившая травму позвоночника во время спектакля и оказавшаяся прикованной к инвалидной коляске. Оказалось, что выразительность человека, сидящего в кресле, или русалочья грация танцовщицы без ноги просто необыкновенны. Современный человек глух и слеп, его можно вывести из состояния равнодушия только такими методами. Или, скажем, классика требует идеального тела, а современный танец принимает человека таким, какой он есть: порой нелепым, далеко не стройным. В свое время "Балет Толстых", созданный Панфиловым, был не столько эпатажем, сколько попыткой психологической реабилитации корпулентных дам: вдруг все увидели, какая у них особая пластика и прямо-таки кустодиевская красота!
А. Е. Есть ли у современного российского танца свое лицо или же этот вид искусства универсален?
Л. Б. Современный танец не единообразен. Голландцы, например, создают некую среду для приглашенных профессионалов со всего света. У немцев танец генетически связан с экспрессионизмом как эстетическим направлением. Свое движение российский contemporary dance начал позже всех, его пытались учить и направлять, а ему сходу пришлось решать массу проблем, проходя за 20 лет все то, что в мире проходили в течение века. Нужно было заявить о себе, выжить в конце концов. Он остроумен, разнообразен по идеям, более эмоционален, может, менее технологичен.
А. Е. Итак, если закрыть тему кризиса, то, очевидно, стоит поговорить об открывающихся перспективах?
Л. Б. Современному танцу в России нужно становиться более профессиональным, это точно. Есть еще одна проблема у постановщиков: не хватает широты дыхания. "Современщики" часто способны "слепить" симпатичную миниатюрку, но сделать спектакль не в состоянии. Не хватает нормального режиссерского взгляда на произведение, которое должно развиваться как процесс, а не клиповая нарезка. Общаясь с некоторыми авторами, понимаю, что интеллект у них идет где-то на энном месте после тела. Да, конечно, разные виды техники, свобода тела... Но без развития мозгов это ни к чему не приведет. Современный танец в лучших образцах - это, прежде всего, современное мышление. И все-таки! Этот вид искусства, не получив должного официального признания, сумел повлиять на смежников. Появилось огромное количество визуальных спектаклей, что для российского театра было нехарактерно, ведь русские - любители поговорить. Посмотрите на раздел "новация" на "Золотой Маске" - большая часть этих спектаклей вполне могла бы проходить и по разделу "современный танец". Так что сontemporary dance и сейчас и в будущем - некое поле для экспериментов, куда всегда будет интересно заглянуть опере и драме, перформерам и киношникам, музыкантам и художникам...
