Пошла писать губерния
Конечно, в том, что лица, маски и "рожи" современного мюзикла "Мертвые души", написанного композитором А.Пантыкиным и драматургом К. Рубинским для Свердловского театра музкомедии, живо напоминают нескончаемый для России балаган под титулом "Жизнь", есть доля случайности. По той простой причине, что "мертвые" и "жизнь" - все-таки антонимы. Разумеется, что основные премьерные показы спектакля, поставленного возглавляющим сегодня табель о рангах режиссеров отечественного института оперетты, музкомедии и мюзикла Кириллом Стрежневым, пришлись на дни, когда в Свердловской области меняли губернатора, - простое совпадение мифологического сюжета русского классика с российской действительностью нового дня. И все же...
Все же трудно было представить, что буквально с первых тактов нового (новее не бывает!) мюзикла по Гоголю на нас обрушится такое: "Страну мою родимую / Нельзя застать врасплох: / На одного правдивого / По дюжине пройдох! / Как только дело верное / Запустят в оборот, / Пойдет писать губерния, / Сам черт не разберет!" Собственно, по классической (американской и никакой другой, ибо в Америке и родился мюзикл) схеме этот вступительный номер надо назвать "центральным", кольцевым: с него все начнется, им заканчивается. На отечественный манер американское изобретение - "центральный номер" или хит - и есть мораль, а по классику Станиславскому - "зерно" спектакля.
Классическое театроведение с готовностью выставит любознательному посетителю библиотек (не уверен, что - Интернета) тезу про то, что великий режиссер Всеволод Мейерхольд поставил свой великий спектакль "Ревизор" на фоне "Мертвых душ". То есть частный случай возвел в ранг общего "пренеприятного известия", о котором бы ныне страну по всем телеканалам извещали пресс-секретари МЧС. Парадоксально, но никому прежде не приходило в голову взять да поставить какое-нибудь сочинение русского классика на фоне целостного его взгляда на жизнь, имя которой - Россия. Двум авторам и одному режиссеру, чьи имена уже названы, - пришло. Одно это - событие!
В спектакле режиссера Стрежнева Чичиков ведет диалог с Хлестаковым, торгующие мертвыми душами помещики превращаются в персонажей рассказов, повестей и пьес Гоголя. Мало того - в выстроенном Гоголем мире им становится тесно, и они рвут наметанные писателем швы, с легкостью перебираясь окрест - к Островскому, Сухово-Кобылину, Салтыкову-Щедрину. Эти "Мертвые души" непринужденно добираются и до сегодняшнего дня, отчего искрометный и разноцветный облик спектакля то и дело меняется на черно-белый. Как будто перед глазами почтеннейшей публики одна за другой (как хроника) проходят картины истории, которая учила-учила, да ничему не научила. Увы...
Неслучайно "помещичьи" Ромео и Джульетта - Чичиков и Лизонька, дочь губернатора, - в какой-то момент объявляются на сцене в костюмах современных героев. Пройдя ад губернии, где всех и вся запускают в оборот, побывав, как на лезвии ножа, на границе мертвого и пульсирующего страстью живого, они бегут прочь. В иное время, где их, впрочем, поджидают все то же, все те же: та же губерния, те же мертвые души, тот же гиньоль всея Руси. Но они, влюбленные, условия другой игры, другого времени с готовностью принимают. При всей оборотистой веселости, истовой музыкальности, обрушиваемой на зал талантливой труппой и оркестром под руководством Б.Нодельмана, становится жутковато. На то и расчет.
Хлестаков учит Чичикова превзойти самого себя: не растеряться, не провалиться с дельцем в губернском городе N. Чичиков же, попадая в переплет, просит его о помощи, и... И губерния, образ которой с завидной "легкостью" и профессиональной тщательностью создает режиссер, выписывает кренделя исторического гламура (сцены в модном салоне приятных и приятных во всех отношениях дам под водительством Губернаторши), прячущегося за страшно живучей чиновничьей рожей. Губернатор - болванчик, прокурор - органчик, председатель палаты - болванчик, полицмейстер - болванчик... Не разберешь, куда попал и как называется тот город: Хлынов, Калинов, Бряхимов, Верхополье?.. Все скрывается в жутковатом подземелье, сооруженном художником С. Александровым, - то ли дигеровском царстве, то ли метростроевском буре, то ли обители мертвых, в которую с верхних уровней сцены прорастают корни деревьев. И кто тут из обитателей - мертвый, кто - живой, сразу не разберешь, не удостоверишься... Все больше - оборотни.
Брякнется поперек тоннеля Чичиков: явятся ему во сне Коробочка с черевичками в образе Императрицы, потом восстающая из гроба Панночкой Губернаторша, дальше приятные дамы, озабоченные тем, как губы Никанора Ивановича приставить к носу Ивана Кузьмича... А то и Ноздрев закричит во весь голос: "Я тебя породил - я тебя и убью!" Ответит Чичиков сквозь сон: "Чему смеетесь?! Над собою смеетесь!" А в зеркале, на которое, как известно, неча пенять, восстанет во весь рост... Губерния! И сама...
Страну, собственно, делают люди - кто другой? Ах да, типы (болванчик-органчик, да и влюбленные помещичьи Ромео и Джульетты тоже!) - намекает нам режиссер. Не верить ни ему, ни актерам, собранным в виртуозный (Бродвей позавидует!) ансамбль, оснований нет: Свердловская музкомедия может по праву состязаться с лучшими в мире музыкальными театрами.
Многофигурной композицией следующих друг за другом, как в очереди, чиновников заканчивается первый акт. Цитатой из мейерхольдовского "Ревизора". Во главе - губернатор N-ской губернии в рискованном (так близко к современным прототипам!) исполнении Н.Копылова. Страхом и болью пройдется его гротескный персонаж по дороге влюбленных, еще более узнаваемых сегодняшним днем (значительные роли Е. Зайцева - Чичиков и М. Виненковой - Лизонька). А вокруг - круг, круговерть все тех же типов, узнанных классиком наперед, напрогляд, через время: лакей Петрушка (А.Л итвиненко), исправник Дормидонтов (В. Желонкин), губернаторша (С. Кочанова), прокурор (С. Вяткин), помещики (В. Смолин, В. Алексеев, В. Фомин, Н. Капленко, М. Шкинев) etc.
Но главным голосом окажется голос Селифана (П. Дралов), что тоже вроде бы наперед понятно, но только голос этот не выйдет гласом морали, наоборот. Через весь спектакль прозвучит тихо, почти робко, в неожиданно отданных ему авторских тембрах, но вырастет постепенно в важное слово. С книжкой в руках неграмотный возница Селифан будет параллельно сюжету учить буквы и складывать их в слова, пока не прочтет в финале: "Куда несемся мы? Дай ответ. Не дает ответа"...
Зато ответ - "Куда?" - вполне внятно дают авторы спектакля, который в череде "датских" постановок к юбилею Гоголя должен быть выделен для отечественного театра вовсе не как "датский", а программный. Ответчики - талантливый композитор, приправивший наработанную схему мюзикла иронией и пародийным светом, его соавтор-драматург, взявший под перо никем до того не развитые идеи Мейерхольда, режиссер, каких поискать, - К. Стрежнев, воспитавший лучшую в отечестве труппу актеров-единомышленников, публика, срывающаяся с мест на премьерных показах и аплодирующая стоя... Сам Гоголь.
Теперь спросите: "А, собственно, куда?"
Догадайтесь сами.
