...печаль моя светла...
На сцену выходят два потрёпанных пожилых человека с инструментами в футлярах и заветным полиэтиленовым мешком. Ведут привычный разговор о вожделенной рюмке водки... Жалкие и неустроенные уличные музыканты, люди практически деклассированные. Победители.
Театральная машина времени мгновенно переносит в предвоенные годы и раскручивает действие, в котором пожилые музыканты, тогда дети, осиротевшие в войну, сыграют свою роль в драматичной и поэтичной истории.
Пьеса очень горькая. Не сбываются ни чьи мечты. "Храни меня, любимая" - заклинают Маму юноши, почти мальчиками ушедшие на войну. Не смогла сохранить. Погибают все четверо. Те, кому не успела сказать правды, что посвятила себя чужим детям, оставленным в роддоме. Что жила только ради них, сочиняя красивую легенду об их отце-герое.
Не сбылась мечта молоденькой сестрички, так желавшей народить с Алёшей, одним из четверых, много-много весёлых ребятишек.
Не осуществилась надежда Матери после Победы вырастить из маленьких солдатиков, сыновей полка - счастливых людей: это они, нищие музыканты, появляются в прологе и в эпилоге спектакля шестьдесят лет спустя.
Но авторы не рвут ниточку надежды (она, как известно, умирает последней) - в финале музыканты подбирают двух мальчишек - бомжат и начинают учить их игре на своих инструментах. Инструментов осталось два: гитара и скрипка. Но музыкантов снова четверо - квартет. Как и тех, которых подобрала, вырастила и потеряла на войне Мать. И которые тоже играли на музыкальных инструментах - под пулями, до самой смерти.
В спектакле Кирилла Стрежнева несколько смысловых лейтмотивов. Один из главных - дети, продолжение жизни; другой - музыка, радость и стимул жизни. Музыка как идея, как метафора.
А конкретная музыка Александра Пантыкина - это подлинный движитель спектакля. Именно на этом уровне некоторым образом опровергается трагичность сюжета. Нет, горький драматизм никуда не уходит, и финал не стирает его проблем - наоборот, предельно обостряет, но на ином, поэтически-метафорическом уровне. Катарсис рождает именно музыка, музыкальная постлюдия, зыбко-просветлённая мелодия, прорастающая через горечь финала как травинки сквозь асфальт.
Пантыкин обладает даром писать музыку очень простую и даже вроде бы знакомую, но с удивительно небанальными, "вкусными" поворотами в развитии мелодики и её аранжировки. Прекрасный шлягерщик, он при этом умеет мыслить драматургично, и, конечно же, выступает соавтором Стрежнева в строительстве спектакля.
"Храни меня, любимая" - замечательный пример совместного творчества композитора, режиссёра и либреттистов в стенах театра. Так работал Владимир Воробьёв с авторами музыки и текстов в Ленинградской Музкомедии. Так создают многие свои спектакли здесь, в Екатеринбурге. Обмен творческой энергией идёт на горячем, иногда раскалённом уровне. Но результат - пьеса с добротной драматургией, музыка как абсолютно органичная её составляющая, форма спектакля - не просто крепко спаянная, но ставшая частью содержания.
Конечно, такой метод коллективного творчества - не единственно верный. Но он очень плодотворен, когда соавторы - люди "одной группы крови" и точно знают, о чём хотят сыграть спектакль.
Что же получилось? Мюзикл? Драматический спектакль с музыкой? Авторы назвали его музыкальной притчей. В любом случае, это принадлежность к поэтическому театру - условному, метафоричному и очень человечному. В спектакле занято много молодёжи, просто россыпь даровитых актёров. И какую бездну теплоты они, знающие о войне лишь понаслышке, способны вложить в содержание спектакля! Их высокая артистическая техника помогает работать на сцене в театральной эстетике сегодняшнего дня - раскрепощено, пластично и очень точно в выполнении актёрских задач. Пьеса кое-где провоцирует на сентиментальность и пафосный нажим. А они, молодые, замечательно дозируют эмоции, оставляя зазор между текстом, словесным и музыкальным - и окончательным смыслом.
Ведёт их за собой не только режиссёр-педагог Стрежнев, но и изумительный партнёр - Владимир Смолин, по пьесе - учитель танцев на "гражданке" и командир на войне. Чувство стиля и редкая природная органика этого актёра среднего поколения делает его бесспорным центром всего сценического ансамбля. Артисты же более старшего поколения, опыта которым не занимать, кое-где грешат фальшью интонации и излишним нажимом. Эти издержки, по правде сказать, минимальны. Но в спектакле такой повышенной эмоциональности они опасны.
Война здесь - это не эффектные баталии и натуралистичная кровь. Это - земляничная поляна в лесу (тоже, упаси бог! - не натуральная), это шутки и драки, молодая любовь и молодой кураж. Но это и мальчишеская тоска по домашнему теплу и маминому пирогу. Страх, замещаемый бравадой. Трудно осознаваемая смерть. Грустная нежность матери, которая пишет письма, как оказывается, в никуда.
Собственно, авторы не рассказали о войне ничего нового. Но они рассказали о ней по-своему, горько и светло, страшно и поэтично.
Четыре чёрных проёма в сценическом пандусе - зияющие дыры выбитых окон? Или четыре могилы, ждущие юных мальчиков?
Стол под лампой с уютным абажуром на самом верху сценического пространства - милый тёплый дом или поднебесье, в которое улетают души всех четверых героев?
С виду не очень опасные чёрные скелеты-роботы, гротескно дёргающиеся в наплыве жуткой звуковой волны (замечательный пластический образ, найденный Стрежневым и хореографом Сергеем Смирновым!) - ночное наваждение или реальная механистичная сила уничтожения?
Сплав образов жёсткой действительности и фантазий, юмора и грусти, самого, что то ни на есть реализма и чего-то даже мистического в этом спектакле даёт ощущение объёма, свободной возможности домысливать и сопоставлять. Высокие нравственные истины преподаны просто и естественно, легко и жизнеутверждающе, несмотря на обнажённый драматизм коллизий, в жанровых рамках, свойственных именно этому театру. Театру, которому открыты - "и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь".
