Пара часов и… два одиночества
Премьера «C’est la vie» в Свердловской музкомедии — наш ответ Евросоюзу и Америке с их санкциями. Никто не выстраивал этот политический контекст. Так получилось. В то время, как мистер Обама грозит пальчиком из Вашингтона «непослушной» России, мистер Опелка из Чикаго дарит уральскому театру право первой постановки в России своего успешного мюзикла.
В своем интервью «ОГ», состоявшемся через океан (№ 206 за 8 ноября), композитор Грегори Опелка рассказал, что «C’est la vie» («Такова жизнь») — дань его юношескому увлечению французским шансоном, любви к неподражаемой Эдит Пиаф. Только и всего. Вроде бы. А поэтому в мюзикле, снискавшем уже успех в самой Америке, а также в Венгрии, Испании, Германии и Австрии, всё облегчено до предела. Всего пара часов в кабаре. Всего две героини. Да, мелодии, достойные стать (и ставшие в Европе) хитами. Но, строго говоря, никакого сюжета. Сплошной обмен репликами. То в сердцах, то в сердечном диалоге. И будьте добры держать на этом внимание зрителей…
По фото с европейских премьер «C’est la vie», что выплеснул Интернет, можно предположить: театры «держат публику» за счёт шоу. Ярко. Зрелищно. Смотрится. В спектакле Свердловской музкомедии — не менее впечатляющие, стильные костюмы и сценография (глаз радуется от новой работы с нашим театром московских художников И. Нежного и Т. Тулубьевой). Но словно подчеркивая замысел композитора, и тут — минимализм. Только две краски — черная и белая. В меняющихся концертных платьях героинь. В клавиатуре гигантского аккордеона, обозначающего место действия.
Однако режиссёр Кирилл Стрежнев не был бы самим собою, если бы и в этой камерной постановке не пытался бы выстроить глубокий подтекст, обратить глаза зрителя «зрачками в душу». В этом смысле (особенно на фоне нынешнего режиссёрского псевдосамовыражения по принципу «а дай-ка я сделаю…») он остаётся апологетом психологического русского театра. Даже в жанре, ориентированном на создание шоу. Ну и что с того, что мюзикл американский, а кабаре — французское. «C’est la vie» — клише международное. Такова жизнь. И мы в ней на редкость похожи и предсказуемы — вне зависимости от языковой принадлежности.
Доминик и Фатиге — вокальный дуэт в маленьком кабаре. По указанию босса девушки исполняют чужие шлягеры, а жаждут обрести собственный голос. Свои песни, свою интонацию… Вот эту сюжетную линию могли, полагаю, воплотить многие молодые актрисы в талантливой труппе Свердловской музкомедии. Но Стрежнев отдал эксклюзивное право на дуэт в этом спектакле двум гранд-персонам театра, мощно одарённым не только вокально, но и драматически. Мария Виненкова и Татьяна Мокро-усова — единственные исполнительницы ролей нахрапистой Фатиге и тонко чувствующей Доминик. Единственные, потому что могут сыграть много больше очевидной сюжетной коллизии. Доминик и Фатиге — антиподы. В их взаимоотношениях то и дело искрит. Но случаются моменты (вот он, момент истины!), когда за внешней бравадой и взаимными подкалываниями вдруг обнаруживается страшное одиночество двух сильных натур. Преуспевающие в творчестве, обе неприкаянны в личном. На сцене — аплодисменты, за сценой — «невидимые миру слёзы». И одна для другой — единственная опора и утешение.
Мария Виненкова — актриса с темпераментом повышенного градуса. Глубокое лирическое дарование Татьяны Мокроусовой, рискну предположить, ещё даже не в полной мере востребовано театром (монолог её Доминик с грёзой-тоской по несбывшемуся — почти в трагической тональности, до увлажняющихся глаз зрителей). А вместе они образуют по-хорошему «гремучую смесь», способную вызвать в зале… Слезы? Да. Смех? Само собой. Но не только. Ещё — всепоглощающую жажду жизни. «К счастью! Несмотря ни на что. Вопреки. Наперекор».
Современный театр активно муссирует тему человеческого одиночества в мире. Но российская премьера «C’est la vie» — тот случай, когда спектакль одновременно ставит диагноз и предлагает лекарство. Остаётся только сожалеть, что в силу камерности мюзикла он создан для Новой, малой сцены театра. Если актрисы не поубавят в темпераменте, спектакль надолго обречён на аншлаги, а мы, зрители, — на... «билетов нет».
