"Куда несёмся мы?.."
Свердловская музкомедия создала беспощадный спектакль. Всё то, что у Гоголя в литературном первоисточнике было погружено в мягкий юмор и что в жанре мюзикла могло быть дополнительно облагорожено музыкой, напротив - обнажилось и дохнуло со сцены такой горечью, таким раскаянием.
"Раскаянием? Чьим? Перед кем?" - спросят не видевшие спектакль. Но зрители, кто знает гоголевскую поэму хотя бы в объёме школьной программы, непременно заметят в мюзикле смещение акцентов в тексте, за которыми - смещение смысла. "Русь-тройка, куда несёшься ты?" - вопрошал Гоголь в финале дорожных и коммерческих авантюр своего Чичикова. Мюзикл "Мёртвые души" А. Пантыкина и К. Рубинского в постановке К. Стрежнева переиначивает адресованность вопроса с третьего лица на первое. "Куда несёмся мы?" - взывают к себе, к залу герои мюзикла в финале спектакля. И получается: "Мёртвые души" на сцене Свердловской музкомедии - не только про Павла Ивановича Чичикова и иже с ним. Спектакль и о нас, нынешних. А нота раскаяния в финале - от того, что среди гоголевских героев (читай: их двойников в ХХI веке) театр не увидел практически ни одного положительного героя.
Свердловская музкомедия не впервые - вопреки жанру, в котором работает, - "напрягает" зрителя (а не развлекает!), дабы привлечь внимание к болевым точкам общества. Так было в недавних премьерах - "Свадьба Кречинского", "Силиконовая дура", "Екатерина Великая", которые образовали даже некую смысловую триаду. На разном "поле" - семья, общество, держава - театр предлагает разговор об истинных ценностях и тлене, о желании человека БЫТЬ и КАЗАТЬСЯ, о степени готовности поступиться, "отойти от себя" во имя призрачного блага. В "Мёртвых душах" градус публицистичности, прямой обращенности к актуальным общественным проблемам ещё выше. Взяв за основу классическое произведение, представив его таким образом, что аллюзии с современностью напрашиваются сами собой, театр словно предупреждает: увы, мало что изменилось в Отечестве. "Над чем смеётесь? Надо собой смеётесь..."
Чичиков в спектакле Свердловской музкомедии - лютики-цветочки в сравнении с тем окружением, в которое попадает он, прибыв в город N. Вот где рассадник человеческих пороков. Тупоголовость, инфантилизм или пьяный разгул (образы помещиков), провинциальное плебейство с потугами на "высший свет" (дамское общество), несоответствие занимаемой должности и прекраснодушное непонимание этого (капитан-исправник Дормидонтов в любопытном, на аплодисменты в каждом выходе, исполнении В. Желонкина, даром что роль - второго плана). Венчает губернский паноптикум властная верхушка, в которой все заодно и рука руку моет (образы прокурора, полицмейстера, председателя палаты, губернатора N-ской губернии). Этакий криминальный квартет при внешнем слащавом благообразии - не случайно лица у всех четверых лоснятся от жира, а головы бриты наголо. И всё это, волею и талантом художника С. Александрова, погружено в атмосферу безнадёжного ветшания. Дамы до хрипоты спорят, фестончики или воланчики нынче в моде, а в городе скрипят, ржавея, все двери. И сквозняки такие - словно обезлюдела вся N-ская губерния, словно - ни одной живой души здесь. Ни единой...
В решении театра - так и есть. На какой-то момент обнадёживает появляющийся в губернии Чичиков. О, это не гоголевский толстеющий душка-прохиндей! Молод, красив, обаятелен (арт. Е. Зайцев). Да ещё, кажется, с задатками души и порядочности. В театральном решении образа Чичикова много неожиданного. Не только внешнего, но и по сути: поступки Чичикова направляет Хлестаков, побывавший в городе прежде и с которым робкий Павел Иванович то и дело мысленно советуется. Потому и кажется: ошарашенный губернским цинизмом, влюбившийся в небесное создание - губернаторскую дочку Лизоньку (арт. М. Виненкова), Чичиков создаст в этом зоосаде ожидаемый контрапункт, противовес. Но театр бьёт зрителя под дых ещё сильнее. Молодость, привлекательность, ум - всё в конечном счёте в услугу расчёта, корысти. И "небесное создание" Лизонька, оказывается, в практичности и показном благочестии за пояс заткнёт любого Чичикова и папеньку-головореза.
Здесь даже любовь цинична, вывернута вся. Бред, абсурд, фантасмагория доведены в спектакле до невероятного преувеличения, в чём, собственно, помогает авторам, их замыслу... сам Гоголь. В мюзикл, в сны-забытьё Чичикова, включены реминисценции из "Ревизора", "Вия", "Тараса Бульбы", "Вечеров на хуторе близ Диканьки", и оказывается: Гоголь сегодня - материал в высшей степени актуальный. Даже не словами, по тексту, а - по состоянию. Всеобъемлющий цинизм - примета времени. И, уж простите (подсказывает театр), - не только гоголевского.
Однако обличительный пафос - хоть и доминирующая, но не единственная интонация спектакля. Да, жизнь гнусна, но это наша жизнь, это мы. И это страшно. Театр соединяет в спектакле два полюса - смех и ужас. А ещё - надежду. Свердловская музкомедия не была бы любимым театром зрителей, если бы в отличие от иных театральных коллективов, промышляющих безнадёгой и чернухой, даже в самых драматических сюжетах не приоткрывала бы "тёмный занавес": вот - свет, вот - дорога, вот - надежда... В мюзикле "Мёртвые души" сквозь фантасмагорию и абсурд просачивается, пробивается нечто чеховское даже. Рядом со свиными рылами - вполне человеческие лица. Призрачные, молчаливые. Их даже именуют - мёртвые души. Но это - человеческие души. Эксцентрик-балет Сергея Смирнова, создающий образ мёртвых душ, вновь, как и в прежних своих работах, делает говорящим каждое движение. А в данном случае это вдвойне значимо. Души молчаливы, лишены права голоса, но как же выразительны, облагорожены, наполнены смыслом даже их взгляды, когда они вслушиваются, как кучер Селифан читает по слогам... Гоголя.
Селифан в спектакле - история особая. Полгода назад, на презентации ещё только готовящегося к премьере мюзикла, актёр П. Дралов выходил на авансцену с томиком гоголевских сочинений в образе самого Николая Васильевича. Его Гоголь объединял собою отдельные номера и сцены мюзикла, был единственным положительным лицом в фантасмагорическом действе. В мюзикле Гоголя на сцене нет. Роль, отданная П. Дралову, трансформировалась вообще в роль второго плана, неграмотного Селифана, но это - всё тот же светлый образ, столь необходимый, долгожданный в этом губернском вертепе. Человек, пытающийся постичь, проникнуть в суть. В сущности - положительный герой. А поскольку Селифан по слогам осваивает именно эту фразу - "Ку-да несёшься?", то очевидно: она и есть ключевая в спектакле. Восторженно замирает Селифан, прочитавший-таки главное слово "Куда?..". Замирает и зритель, только отнюдь не благолепным восторгом наполнена эта пауза в зале.
На первых премьерных показах "Мёртвых душ" зрители шутили: надо покупать билеты минимум на два спектакля "Мёртвые души" сразу, поскольку в бешеном темпе, который задан авторами мюзикла, не с первого раза улавливаешь все акценты и смыслы текста. А едкий, ироничный текст - и подтекст! - К. Рубинского важен. Но крайне важен и темп спектакля. В нём - свой смысл. Это атмосфера нашей жизни. И в вопросе "Куда несёмся мы?.." для авторов значимы все слова. Более того, полагаю: к известным сакраментальным вопросам Отечества "Кому на Руси жить хорошо?", "Что делать?", "Кто виноват?" Свердловская музкомедия этим спектаклем добавила ещё один. Благодаря замыслу. Благодаря талантливому воплощению.
Повторюсь: театр в этом мюзикле - не сторонний наблюдатель и обличитель. Трансформировав гоголевский вопрос, театр от первого лица горюет, негодует, раскаивается по поводу происходящего, но и со зрителя, своих современников, готов спросить. Финальное "Куда несёмся мы?" обращено прямо в зал, а протянутые к залу руки - ожидание ответа. Зрителю - размышлять. Зрителю - отвечать. Каждому. От первого лица.
