Бросить классиков на Пароход Современности
"Лана: Мама! У тебя во рту язык
Пушкина, Гоголя, Достоевского!
Лиляка: Ты говорила, что это у меня,
у меня во рту язык Пушкина,
Гоголя, Достоевского. И еще
Толстого"
Николай Коляда. Нюра Чапай
Авангардистский лозунг расправы над классиками давно устарел, а пароход превратился в винтажную деталь современности, знакомую нам, зрителям сериала "Школа", по книгам, а точнее, по картинкам. Вот и Константин Рубинский, написавший либретто "Мертвых душ", легко и непринужденно сформулировал проблему визуальности в современной культуре: "А Селифан-то дурак - книги, книги! Живопись - вот это искусство!". Да и слова о любви к Родине были бы пустой абстракцией, если бы Николай Коляда в "Вишневом саде" не придумал мизансцену с рисованием Раневской. Любовь Андреевна (молодая красавица Василина Маковцева) не просто произносит чеховский текст признания в любви, но и рисует при этом березки на белом белье мужиков, чьи стройные ноги превращаются в березовую рощу - код доступа для всех, кто любит Россию. Вспоминается Гришковец, изображающий пассажира поезда дальнего следования, глядящего на ряды берез за окном и обязательно восклицающего: "Какая красота!"
Перефразируя поэта-концептуалиста Льва Рубинштейна, который периодически спрашивал: "А где же про ученика?", перехожу к делу: "А где же про театр?"
Две театральные премьеры, завершившие прошлый год, оказались больше, чем просто очень хорошие спектакли. Абсолютно разные театры (Свердловский театр музыкальной комедии и Коляда-театр), обратившись к текстам школьной программы, нашли очень точный режим работы с классикой - режим деконструкции. Николай Коляда и Кирилл Стрежнев демистифицируют классическую школьную программу, отсылая героев "Вишневого сада" и "Мертвых душ" к другим героям этих же авторов. Оба режиссера выбирают позицию "фамильярной близости" с авторами и их персонажами, таким образом, холодный пиетет сменяется напряженным желанием услышать и понять. Для этого и Николай Коляда, и Кирилл Стрежнев бесконечно истолковывают один текст посредством другого, Собранные в "Мертвых душах" цитаты из "Тараса Бульбы", "Вия", "Ревизора", "Сорочинской ярмарки" и "Женитьбы" уютно чувствуют себя в музыкальном пространстве Александра Пантыкина, который, в свою очередь, отсылает нас к неявным цитатам Альфреда Шнитке из "Ревизской сказки", темам Родиона Щедрина и Сергея Прокофьева. Так создается полифоническое полотно спектакля, где мы получаем удовольствие от узнавания, можем тешить себя дешифровкой культурных кодов, и вместе с возницей спрашивать: "Куда??". И у Коляды - вереница красивых и правильных слов из чеховских пьес, только почему-то слова живут своей отдельной красивой жизнью, а люди их не слышат, как никто не слушал Фирса (Александр Замураев), как не мог докричаться Лопахин (Олег Ягодин), никому неинтересно, что говорит Варя (Ирина Плесняева), никто никого не слышит. Эта всеобщая глухота при постоянном бормотании про выдавливание из себя раба, про прекрасное в человеке и его одежде - своеобразная модель тотальной растраты, когда продается не только сад, все выставлено на торги: экспортный вариант казацкого хора, фокусы Шарлотты, манеры Дуняши... В "Мертвых душах" и "Вишневом саде" много провокаций: от шокирующих игрищ пьяных обитателей имения Любови Раневской и ухаживания "отвязным" способом за барышней Лизонькой (Мария Виненкова) Павла Ивановича Чичикова (Евгений Зайцев) до натуралистических подробностей последствий тяжелой жизни в Париже (Варя, вычесывающая вшей у Ани, трогательный дуэт сестер сыграли Алиса Кравцова и Ирина Плесняева). Из обилия голосов, высказываний, ссылок создается, в конечном счете, гипертекст про нас.
Николай Коляда еще в "Ревизоре" синхронизировал гоголевское время с сегодняшним, сделав землю (она же - мать, она же - грязь, она же - эквивалент богатства) одной из героинь спектакля. Было очень смешно и страшно. Чеховский "Вишневый сад" продолжил эту традицию. Наконец-то поставлена и сыграна комедия, высокая комедия, в которой гротеск доминирует над юмором, а вместо главного богатства - земли с ее садами - груды белоснежного мусора в виде пластиковых стаканчиков. Я ловлю себя на том, что спектакли Коляды - не просто современны, он с поразительным чутьем точно выхватывают из мира повседневных деталей те, что стали наиболее частотными. К примеру, мои окна выходят в парк Энгельса, под окнами в любое время года - пластиковые стаканчики. Вот почему, когда произносится сакраментальная фраза про то, что вся Россия - вишневый сад, я верю в это безоговорочно, вот почему пейзаж со стаканчиками - мой родной пейзаж, также, как и все время затираемая и вновь размазываемая грязь из "Ревизора".
Объединяют обе премьеры не просто похожие истории и пересекающиеся сюжеты о жажде бедных получить богатство, не азарт и стихия игры, в результате которых мертвые души и вишневый сад проданы. Вишневый сад и мертвые души куплены. Вечный обмен - гарант исторического развития состоялся. Общими оказались интонации многих героев - трагические - Фирса и Селифана, гротескно-глумливые - Петрушки и Яши. Фирс в спектакле Коляды и Селифан в версии Стрежнева стоически противостоят насильственной модернизации, они оберегают свои территории - территории традиции и внятных нравственных принципов. Фирс в спектакле у Коляды, пожалуй, единственный, кто не сливается с вечно гуляющей толпой, не носит крест поверх одежды, даже ни разу не напивается.
Павел Дралов в роли Селифана играет мучительную духовную работу, не поддерживая лингвистические игры хозяина в Гегеля и Гоголя. Его герой исповедует принципы Просвещения с его любовью к познанию, верой в человеческие возможности, надеждой на разум и самостоятельность мышления. Актер выбрал настолько верную негромкую интонацию, что пафос просвещения нигде не выдает себя, никакой дидактики, одни сомнения?
Еще одна пара из "Мертвых душ" и "Вишневого сада" показались мне достаточно близкими: Петрушка и Яша, и дело здесь не в происхождении и роде деятельности (Фирс - тоже лакей, и это ничего не значит). И хотя Яша модно одет (чего стоит золотой гульфик, переливающийся в свете прожекторов) и хорошо пахнет, в отличие от Петрушки с его вечным кафтаном и зловонием, бежать хочется от обоих. Алексей Литвиненко (Петрушка из "Мервых душ") и Антон Бутаков (Яша из "Вишневого сада") играют лакейство не функционально-профессиональное, а родовое, с обязательной хитростью, лживостью, трусостью, тягой к халяве и рабской завистливостью. Яша из "Вишневого сада" легко мог бы оказаться в компании губернатора из "Мертвых душ". Те же блестки, мишура, глянец снаружи, лживость и рабское сознание внутри. Замечательный грим наложен на лица Александра Копылова (губернатора) и всего его окружения. Они, как пупсики, светятся, лоснятся от своей успешности. Кругленькие Мандарины-болванчики ходят по кругу, зорко охраняя свою территорию. Копылов нашел гротескно-точную краску этакого душки и хладнокровного палача в одной упаковке.
Деконструкция очень часто вскрывает подмены смыслов, устоявшихся представлений, навязанных нам различными авторитетами (школой, критикой, сообществом и т.п.). У Коляды разоблачение идет через нарочито китчевую одежду аристократов и тех, кто рядом с ними, через зеленые очки нервного, влюбленного Лопахина - Олега Ягодина, которому так надоело все это притворство, что Танатос начинает побеждать Эрос, и смех затихает, когда "в красной рубашеночке молоденький такой" очень профессионально берет в руки топор. Актеры Коляды умеют обнаруживать энергию текста не через передачу психологических состояний персонажа, а непосредственно препарируя, обнаруживая конфликты в самой словесной ткани. В "Вишневом саде" так работал Антон Макушин, сыгравший Петю Трофимова. Его блестящий монолог об отсутствии яслей и прочих несовершенств жизни напомнил по своей предельной честности и некоторым лексическим оборотам другой монолог, монолог следователя из пьесы братьев Пресняковых "Изображая жертву", сыгранный когда-то на сцене нашего ТЮЗа Валерием Смирновым.
Отказ от растиражированных клише в спектакле "Мертвые души" строится на конструировании двойничества, подмен и провокаций. Мистический дух Всеволода Эмильевича Мейерхольда материлизуется не только в графическом рисунке танцев душ, постоянных наблюдателей и участников событий (для артистов балета Сергея Смирнова этот материал является абсолютно своим), но и в появлении учителя (наводчика) Хлестакова. Этот ход Константина Рубинского тянет на хорошее научное исследование и в филологии, и в истории экономических учений. Сам Чичиков (Евгений Зайцев) - тоже разрушает навязанные стереотипы: он скромен, тих, красив. На фоне гротескных местных помещиков Чичиков как-то уж чересчур хорош и воспитан. И здесь на помощь красивому, талантливому, скромному герою приходит сценическая конструкция. Чичикову везет, его понесло, понесло в прямом и переносном смысле. Сергей Александров предложил такую конструкцию, что герою уже ничего не остается делать, как нестись, катиться по наклонной, поэтому и вопрос "куда несешься?"? выходит за пределы драматического текста. Замкнутая наклонная плоскость, напоминающая одновременно некоторые московские станции метрополитена, а также гроты и пещеры, будто бы демонстрирует принцип зависимости человека от предлагаемых обстоятельств. Обстоятельствами для Чичикова становятся не только мертвые, но и живые души - местные помещики. Радостно играет Владимир Смолин свою Коробочку, грациозен Николай Капленко в роли Манилова, да и г-жа Манилова (Анастасия Сутягина) в танцклассе - не последняя. Так случилось, что именно Ноздреву (Игорь Ладейшиков) Александр Пантыкин и Константин Рубинский подарили совершенно новую абсурдистскую краску: "Редкая лошадь долетит до середины Днепра" может стать лидером цитирования на каком-нибудь сайте по деконструкции текста.
Но все эти летающие лошади - детский сад по сравнению с дерзкой интерпретацией жизненных стратегий Лизоньки, губернаторской дочки. Мария Виненкова из романтической барышни (а ля Марья Антоновна или Силиконовая дура) превращается в настоящую подельницу и боевого товарища Чичикова. "Я не только молиться горазда, ещё и рисую недурно" - заметила Лизонька. Такое даже Мейерхольду было не поднять.
P.S. Две последние премьеры - события не только чисто театральные, но и эстетические. И Николай Коляда, и Кирилл Стрежнев оставили за искусством суверенное право на автономию. Никаких учебников жизни.
Хотите увидеть "Вишневый сад", приходите в Ледовый городок на площади 1905 года. В нашей современности по-книжному чарующий и невероятно красивый вишневый сад оказался возможным только там и совсем ненадолго.
